Кажется, этот ужас был первым творением, которое я написала для Hot Reborn....

[nublado]

Автор: [L]Accord Point Noir[/L]
Бета: JustSeo
Название: без названия
Фэндом: Katekyo Hitman Reborn!
Дисклеймер: Мир и персонажи принадлежат не мне. Что очень жаль…
Рейтинг: G
Персонажи: Фран, Суперби Скуало
Статус: закончен.
Предупреждение: ООС и авторский бред.
Жанр: виньетка
Размещение: с разрешения автора

Писалось на вот эту заявку:

Заявка: Фран | Сквало. Беседа за чашкой горячего какао. «Говорят, глаза – зеркало души». «Поэтому у тебя такой пустой взгляд?»

лично я бы побоялась тыкать на эти серенькие буквы...

Фран знает, что его глаза не отражают ничего. В них нет ни доли эмоций, есть лишь бездонная стеклянная пустота. Та же пустота, что царит там, где он бывает лишь в своих снах. В своих кошмарах. Та же пустота, окутанная вязким серым туманом. Та же пустота, что забрала его душу несколько лет назад. Иногда Фран, словно со стороны, в тех же самых снах видит, как эта пустота плещется по краям зеленых радужек его собственных глаз. Это неприятно. И поэтому иллюзионист не любит, когда кто-нибудь напоминает ему о пустоте его взгляда.
За окном гостиной бушует непогода. Между грозовыми тучами, налитыми свинцовой тяжестью, изредка проскакивают белые искры, которые вот-вот превратятся в настоящие молнии. Дождь льет как из ведра.
В комнате душно и Фран открывает окно. Свирепый холодный ветер тут же врывается в гостиную, колышет темно-бордовые шторы, пробегает по стенам, листает страницы одной из книг, лежащих на столе. Иллюзионист садится в кресло к горящему камину, берет со стола первый попавшийся томик, открывает его и расправляет потрепанную мятую страницу, чей заголовок гласит: «Лирика и эпиграммы». Фран хмыкает и, прикрывая книгу, смотрит на обложку. Джордж Гордон Ноэл Байрон. Удачно – парень уже давно хотел ознакомиться с его трудами. Уж слишком много он слышал об этом англичанине.
Первые страницы – биографию – иллюзионист пропускает. Ему не особо важны предисловия. В конце концов, куда интереснее творчество поэта туманного Альбиона.
Первый стих, на который Фран натыкается после биографии, - «Она идет во всей красе». С первых же строк ясно, о чем он. Иллюзионист, хоть и не любит подобные вещи, пожимает плечами и углубляется в чтение.

Она идет во всей красе –
Светла, как ночь ее страны,
Вся глубь небес и звёзды все
В ее очах заключены,
Как солнце в утренней росе,
Не только мраком смягчены…

Фран морщится и перелистывает страницу.

А если б взор ее прозрел
И глубь души твоей смиренной,
Ты получил бы мир в удел,
Затем, что стоишь ты вселенной…

Конечно, само строение предложений, стиль написания стихов, смысл, мелодичность, обороты речи, продуманность написанного, передача чувств автора, и прочее, и прочее – бесподобно, но все же… Некоторые слова неприятно цепляют.
… В тишине слышны лишь вой ветра и шорох перелистываемых страниц.

Я теперь – лишь зола, а не пламя,
И молчит песнопений струна.
Я люблю теперь только глазами,
В волосах и душе – седина.

Не годами тяжел век мой длинный,
Есть мгновенья – как плуг, бороздят.
Пусть на лбу не залягут морщины, -
Но в душе они прочно сидят…

- Читаешь, парень? – его с силой хлопают по плечу так, что молодой вариец невольно вздрагивает и поворачивает голову.
- А, это вы, командир, - произносит Фран и, передернув плечами, захлопывает книгу, следом кладя ее на стол. – Читал.
- Все ясно, - усмехается Скуало и садится в кресло напротив с двумя кружками. – Так и думал, что найду тебя здесь. Вот и захватил еще одну чашку. Садись, выпьем.
Фран скептически заглядывает в протянутую командиром кружку, видит там темно-коричневую жидкость с белой пенкой и по запаху определяет, что это какао. В собственных лучших привычках пожимает плечами и осторожно берет в руки кружку.
Суперби довольно хмыкает и, отпив какао, вполголоса начинает рассказывать о том, как он устал за сегодняшний день. О том, как его достал чертов босс, не исполняющий собственные обязанности. О том, что Луссурия, то и дело подбирающийся к нему с расческой и лентой, невероятно его достал. О том, что дурак Леви ненавидит его совершенно без повода, что очень и очень раздражает. О том, что Бельфегор немыслимо действует на нервы, хоть Скуало как-то по-своему привязался к нему. На все его откровения Фран пожимает плечами и лишь изредка что-либо комментирует – тихо и колко. Суперби согласно кивает, изредка улыбаясь и делая небольшие глотки какао. Когда Фран интересуется, почему командир ничего не говорит о самом «лягушонке», Скуало фыркает и отвечает, что иллюзионист его не бесит. Наоборот – он даже видит в мальчишке своего человека. О том, что Фран понимает его, мужчина умалчивает, прекрасно зная, что и это парень поймет без слов. Суперби ставит пустую чашку на стол и устало потягивается. Фран усмехается и опускает свою кружку. Он не сделал ни одного глотка какао – иллюзионист просто сидел, слушал боевого капитана и грел пальцы теплом медленно остывающего напитка через обожженную глину.
- Кстати, а что ты читал, парень? – окликает его Хранитель Дождя Варии, беря в руки томик стихов.
- Так, ничего особенного, - вяло отмахивается Фран. – Не обращайте внимания.
Но Скуало его не слышит.
- Байрон? – вопросительно вздёргивает бровь мужчина, вертя в руках книгу.
- Угу, - флегматично кивает Фран. – С некоторых пор – мой нелюбимый поэт.
- Ха, чем же он тебе не угодил, а, паренёк? – добродушно усмехается Суперби, открывая книгу на середине и начиная вслух читать.

Ты плачешь – светятся слезой
Ресницы синих глаз,
Фиалка, полная росой,
Роняет свой алмаз.
Ты улыбнулась – пред тобой
Сапфира блеск погас:
Его затмил огонь живой,
Сиянье синих глаз.

Вечерних облаков кайма
Хранит свой нежный цвет,
Когда весь мир объяла тьма
И солнца в небе нет.
Так в глубину душевных туч
Твой проникает взгляд:
Пускай погас последний луч –
В душе горит закат…

- Не понимаю, чем эти стихи тебе не нравятся? – фыркает мечник и принимается за другой стих. Теперь он читает про себя, беззвучно повторяя слова одними губами. Иллюзионист вновь пожимает плечами и переводит взгляд на огонь, полыхающий в камине. Минуты через три от апатичного созерцания пляшущих языков красно-оранжевого пламени его отвлекает голос командира:
- Малец, а ты понял, в чем смысл того стихотворения, которое я прочитал вслух?
- Конечно. Это стих о красоте любимой женщины, о том, что она прекрасна даже когда плачет, не говоря уж о моментах, в которые она улыбается, и прочие бла-бла-бла, - с нотками вселенской тоски в голосе отзывается Фран.
- Вовсе нет, - с усмешкой возражает Суперби. – Если бы это был стих обо всей этой бабьей красоте, то Байрон бы описывал ее так же, как и в «Она идет во всей красе». Вот это – действительно восхваление женской красоты. А здесь все иначе. Байрон выделяет только ее синие глаза, как бы подчеркивая, что они наиболее прекрасны в этой женщине.
- Да-да, - скучающе тянет Фран. – Глаза – зеркало души, так вроде?
- Наверное, именно поэтому у тебя такой пустой взгляд, да? – внезапно интересуется Суперби. Фран недовольно морщится, медленно поднимается с кресла и, стараясь не встречаться с командиром взглядом, выходит из комнаты, бросив напоследок сухое «Спокойной ночи».
Фран знает, что его глаза не отражают ничего. И поэтому ему неприятно, неловко и как-то больно, когда ему лишний раз об этом напоминают.